Джузеппе Д`Агата - Римский медальон
— Меня зовут Форстер. Простите мое любопытство. Вы коллекционер?
Человек сделал отрицательный жест и, достав из бумажника маленькую глянцевую карточку, протянул ее Эдварду:
— Вот моя визитка, синьор. Как видите, я всего лишь посредник. Уверяю вас, я никогда не стал бы швырять такие деньги на ветер. Картина их не стоит.
— Можно узнать, для кого вы купили ее?
— Мой клиент желает сохранить инкогнито, иначе он не обратился бы в наше агентство. Но если хотите, я могу передать ему, что вы заинтересованы в этой покупке. Где вас можно найти?
* * *Оливия нервничала. И даже не пыталась этого скрыть. Облокотившись о стойку гостиничного бара, она, как заведенная, повторяла одну и ту же мелодию, услышанную пару дней назад по телевизору. Даже выпитый двойной виски не улучшил положения.
Бармен поставил на стойку бутылки — джин, ром и виски.
— Отлично, — поблагодарила Оливия. — Я сама налью. Уж что-что, а это у меня прекрасно получается.
Она взяла шейкер и принялась смешивать напитки.
Салливан, раскладывавший за соседним столом колоду карт, был совершенно равнодушен к тому, чем занята его подруга. Как всегда при игре, уголок его тонкого рта подрагивал.
— Стой! Где это видано! — воскликнула Оливия, заметив, что Салливан передернул. — Даже когда играешь сам с собой, не можешь не мошенничать!
— Профессиональная привычка. Главное — выиграть.
— У самого себя?
На последнее замечание Салливан не отреагировал.
Он взглянул на часы, и Оливия раздраженно поморщилась:
— Отвратительная привычка! Так носить часы могут только плебеи.
Нисколько не обидевшись, Салливан продолжал игру.
— Что поделаешь! Воспитание подкачало. — Он взглянул на Оливию. — И князь Анкизи того же мнения.
Усталое и злое лицо Оливии дрогнуло в ядовитой улыбке.
— Хотелось бы мне присутствовать при той встрече…
— Не скрою, дорогая, разговор произвел на меня сложное впечатление. Братских чувств ко мне князь явно не испытывал. Скорее, он готов был спустить на меня собак. — Салливан аккуратно переложил карту. — Теперь моя очередь ходить…
Оливия налила себе коктейль. Руки у нее дрожали.
— Еще раз повторяю — мне страшно.
— За себя? Или за него? Ну что же… Еще один повод пообщаться. Помоги ему, раз уж вы такие большие друзья. — Он криво улыбнулся. — Но тебе ли не знать, что между мужчиной и женщиной никогда не бывает дружбы, а всегда что-то либо большее, либо меньшее…
Оливия с ненавистью взглянула на Салливана:
— Не суйся в мои дела, барон!
Салливан ответил невозмутимой улыбкой и легким ироничным поклоном.
В этот момент в бар заглянула синьора Джаннелли. Кивнув Оливии и Лестеру, она вернулась к стойке портье.
Через пару минут вошел Эдвард и, увидев Оливию и Салливана, направился к ним.
— Не сыграть ли нам, профессор? — Салливан тасовал колоду.
— Благодарю. Не в этот раз. Мне надо подняться в номер и прочитать вот это. — Он повертел в руках небольшую книгу. — Я, собственно, к тебе, Оливия, чтобы сообщить — сумка нашлась!
— Вот как? Прекрасно! — Глаза Оливии тревожно всматривались в лицо Эдварда.
— И ничего не пропало.
— Стоит, наверное, спрятать ее понадежнее.
— А теперь-то зачем? — вмешался Салливан. — Раз воры вернули сумку, значит, она не представляет для них никакого интереса.
— Верно. — Эдвард взглянул на Салливана. — Я тоже так думаю.
— Если только само по себе возвращение сумки не является частью какого-то плана…
Оливия дернула плечом:
— Что ты имеешь в виду? Не темни.
— Ничего. Так, мысли… — Барон посмотрел на Эдварда. — А теперь, когда сумка нашлась, что вы собираетесь делать?
— Хочу приобрести одну картину.
— Прекрасное решение, — мрачно заметил Салливан. — Наилучший способ вкладывать деньги.
Оливия допила очередной коктейль.
— Эдвард, дорогой, я думала, тебя интересуют только медальоны.
— Медальоны, картины и старинные легенды. — Эдвард пристально смотрел на Салливана. — Легенды о потустороннем мире, которые могут быть как-то связаны с моим интересом к Байрону. Байрон верил в магию.
— А ты по-прежнему не веришь, да? — осторожно поинтересовалась Оливия.
— Видишь ли, как любой истинный литературовед, я обязан стараться видеть мир глазами автора. А Байрон был человеком в высшей степени суеверным. Он верил в амулеты, в магию, в привидения… Он клялся, будто в детстве к нему несколько раз являлся призрак монаха в капюшоне.
— А ты… — Оливия робко улыбнулась. — Твоя прекрасная колдунья больше не являлась тебе?
— Нет. И я уже соскучился. — Эдварду хотелось все свести к шутке.
— Знаешь, Лестер, у Эдварда тут, в Риме, есть подруга. Таинственная подруга, которая никому, кроме него, не хочет показываться…
Салливан перебил ее:
— И как долго вы еще пробудете в Риме, профессор?
— По крайней мере до тридцатого марта. Вечером тридцатого я должен прочитать лекцию. А в чем, собственно, дело?
— Так… Я все еще думаю об этой истории с сумкой… — Он помолчал, тасуя колоду. Потом продолжил: — В детстве я обожал истории про пиратов. В них действие всегда вертелось вокруг карты какого-нибудь острова, на которой крестиком обозначено место, где спрятано сокровище. Задача была — отыскать этот остров. Вот и я, простите мою назойливость, хотел бы узнать, о чем вы беседовали с князем Анкизи?
— Разговор шел исключительно на литературные темы. У старого джентльмена, похоже, хобби — изучение культуры.
Лицо Салливана помрачнело.
— Он сумасшедший. Я хорошо знаю этого старого черта. И уверяю вас — в своем безумии он может зайти очень далеко.
Эдвард хотел было ответить, но удержался, так как в это время синьора Джаннелли вошла в бар и что-то сказала бармену.
Когда она ушла, Эдвард обратился к Салливану:
— Вы не знакомы с неким полковником Тальяферри, коллекционером старинных часов с виа Маргутта?
— Понятия не имею, о ком вы говорите. — Мрачное лицо Салливана, казалось, окаменело. — Вы лучше подумайте, профессор, о том, что я сказал. Раз вам вернули сумку, может быть, хотят, чтобы вы что-то нашли. Карту острова…
— Синьор Форстер… Синьор Форстер! — к Эдварду подошел портье. — Вам сейчас звонили. Какой-то господин просил передать: если вас все еще интересует картина, можете прийти сегодня вечером вот по этому адресу. После десяти.
Он протянул Эдварду листок и удалился.
Оливия и Салливан молча переглянулись. Эдвард прочитал записку.
Потом они втроем вышли из бара и начали подниматься по лестнице.
Синьора Джаннелли из-за стойки портье, где она просматривала бумаги, проводила их тяжелым взглядом.
* * *Та часть старого города, где оказался Эдвард, была в этот час довольно пустынной. Может быть, причиной тому стала гроза, которая приближалась к Риму, сообщая о себе глухими отдаленными раскатами грома и зарницами. Эдвард осторожно вел машину по узким темным улочкам. Время от времени он пригибался к рулю, чтобы прочитать их названия: виа дель Леуто, переулок деи Тре Арки, виа дель Арко ди Парма…
Этим вечером он в очередной раз испытывал иллюзию вневременья. А если быть точнее, иллюзию одномоментности прошлого, настоящего и будущего. Может, именно шкала времени — самая большая из всех иллюзий.
Он ехал по улицам, где рядом со средневековым храмом высились колонны эпохи Цезарей, а на здании конца прошлого века темнел встроенный античный карниз. Он пересекал площади, на которые мраморные императоры и первые христианские мученики вышли на совместную ночную прогулку. Он вел машину по той особой реальности, имя которой — Рим.
Машина пересекла площадь дель Оролоджо («Площадь Часов», — отметил про себя Эдвард), когда часы на колокольне соседней церкви пробили одиннадцать, потом поднялась к палаццо Монте Джордано, еще немного покружила по лабиринту узких улочек и остановилась в переулке Понтоначчо. Эдвард вышел из машины. Воздух в преддверии грозы отяжелел. Было душно. Запах нагретого за день пыльного асфальта перемешался с запахами цветущих садов. При тусклом свете фонаря Эдвард увидел идущую по переулку женщину в длинном темном плаще с капюшоном и узнал синьору Джаннелли. Она остановилась возле небольшой узкой калитки, расположенной, казалось, в ограде какого-то монастыря, и позвонила в старинный колокольчик. Дверь бесшумно открылась, и женщина исчезла за ней. Эдвард поднял голову. Это был тот самый адрес, который вручил ему в баре портье.
Он позвонил в тот же колокольчик. Несколько минут пришлось подождать. Между тем по улице пролетел вздох: листва колыхнулась под первым порывом ветра и пошел дождь. Молнии сверкали уже над самым городом.
Наконец калитка открылась. Перед Эдвардом стоял человек в темной одежде, с изможденным лицом аскета. Эдварду показалось, будто он уже видел его когда-то. Возможно, это был тот самый господин, который наблюдал за ним из окна дома напротив гостиницы «Гальба».
